У дома Лазаря Дебогана Михаил Михайлович Пришвин впервые вступил на Каркаралинскую землю. Легко взбежал на крыльцо, открыл дверь в прихожую. Встретившей его хозяйке, красивой, средних лет женщине, отрекомендовался: « Пришвин Михаил Михайлович. Писатель из Петербурга». И протянул незапечатанный пакет с рекомендательным письмом. В большой семье Дебоганов, где одних детей было девять, Пришвина встретили радушно. К таким неожиданным визи­там здесь yжe привыкли. Лазарю Исаевичу, как приказчику торго­вой фирмы "Братья Дебоган и компания", нередко приходилось принимать у себя приезжих. Но писатели, тем более петербургские, еще не заглядывали в этот дом. Да и сам факт появления столич­ного гостя был редким и даже исключительным явлением в истории этого захолустного городка. Благодаря этому случаю, репутация Лазаря Исаевича заметно поднималась в глазах общественности. Однако, вскоре все повернулось в ином свете.

В провинциальном городке любая новость распространяется мгновенно. И в записной книжке Пришвина появилась запись:

«В первый же вечер весь город знал о моем приезде…Не забыть этого блуждания по городу, когда все смотрели из окон».

Быстро узнало о приезде писателя и уездное начальство. Узнало и задумалось: «Странно. Почему этот питерский писака не зашел прежде всего к нам, не представился? Мы бы ему отвели дом получше Дебоганова, хозяин которого, кстати, водит дружбу с кем надо и с кем не надо. Надо проверить и вести наблюдения за этой столичной штучкой. Какой бы он фортель не выкинул? - мудро решило начальство.- Чего это он прикатил сюда за три с половиной тысячи верст. На архаров охотиться? Слышали мы эти басни не один раз.

Узнав о местных порядках, Пришвин сам пришел в управу, чтобы объясниться, кто он такой и зачем приехал.

- Бумагу?! - грозно потребовало начальство. Надлежащей бумаги у Пришвина не оказалось.

- Вы знали, что нужно иметь бумагу? Пишите расписку о нeвыeздe до выяснения вашей личности. - решило начальство, чувствуя за собой право повелевать судьбой столичного писателя.

Причины домашнего ареста писателя становятся более понятными, когда знакомишься с дополнительными фактами из истории этого города. Дело в том, что в царской России этот глухой городиш­ко был местом ссылки политических заключенных. С 1882 года здесь пребывали ссыльные из разных городов и районов России. Среди них были члены Сибирского социал-демократического Союза И. Гусев и Д. Голубов, студент петербургского университета А.Вет­ров, типографский наборщик А.Никвист и многие другие. Политическими ссыльными, солдатами местной команды и передовой интеллигенцией 15 ноября 1905 года в Каркаралинске­ - оплоте царской реакции, впервые в истории степного края была проведена массовая политическая демонстрация. Тысячная толпа прошла по улицам города с пением революционных песен. На следующий год жители увидели на стенах домов первые листовки, которые призывали к восстанию.

Все эти события еще были свежи в памяти властей, и они внимательно следили за каждым новым человеком,  не прибыл ли кто для встречи с неблагонадежными и политическими поднадзорными?

Было и еще одно обстоятельство, которое по признанию самого писателя повлияло на его домашний арест.  Хозяин дома, где он остановился, также находился под надзором полиции. Это являлось прямым следствием его участия в демонстрации 1905 года. Так, писатель, не имеющий на руках никаких документов, оправдывавших его факт появления в киргизских степях, оказался под подозрением. "Неблагонадежный" - это слово появилось на страни­цах дневника Пришвина. Все эти события заставили его вновь и вновь вспомнить пережитое им в юности.

Еще в период учебы в  Риге Пришвин увлекся марксизмом, читал Маркса, Ленина, Плеханова, участвовал в работе революционного кружка. Но студенты не имели опыта и провалились. 1 июня 1897 г. при обыске были найдены  революционных издания. Начались обыски и аресты. Пришвин не знал об аресте товарищей, и отправился ранним утром, как обычно, на завод для распространения листовок у проходной. Во время раздачи листовок в толпе рабочих его вдруг схватила сильная рука за плечо. Тюрьма. Потянулись  дни и ночи в  одиночной камере. 8 октября 1897 года директор Рижского политехникума Гренберг получил письмо от начальника Лифляндского губернского управления полковника Прозоровского, где сообщалось, что "студент вверенного Вам Института Михаил Михайлович Пришвин привлечен к дознанию в качестве обвиняемого в государственном преступлении и содержится под стражей в Лифляндской тюрьме". На письме появилась резолюция директора "Отметитъ в черной книжке" Документы Пришвина вскоре были отосланы из Института в жандармское управление. Пришвину был закрыт доступ в учебные заведения России.

Лишь весной 1898 года Пришвин был освобожден из тюрь­мы и отправлен предписанием на родину под негласный надзор полиции.

Учебу ему пришлось продолжить вдали от родины и  близких, в Лейпцигском университете на агрономическом отделении. В этом ему помогло знание в совершенстве немецкого языка. Пережитая боль временами вновь вспыхивала в душе впечатлительного Пришвина, уводя его в раздумье и одино­чество. И теперь, здесь, в Каркаралинске нужно было скрывать свои чувства и мысли от Чанчиковых, Тысецких, в окру­жении которых волею случая очутился писатель.

"И как зато хорошо стало вечером в поле, когда вырвался из этого тесного городка," - пишет сдержанно он в дневнике.

Подписка о невыезде сковывала его дальнейшие действия. Задуманный им план оказался под угрозой срыва. В дневнике писатель отметил, что он собирался «совершить поездку к Акаеву на неделю до 1 сентября, а затем охота на     архаров до 7 сентября».

Он наметил «несколько экскурсий в окрестностях Каркаралинских гop  и уроки киргизского языка».

Что же делать? Надо искать выход. Посоветовавшись с Лазарем Исаевичем, он решает обратиться за помощью в Семипалатинский подотдел Западно-Сибирского отдела Императорского географического общества, где  имелись списки всех действительных членов этого общества страны. Письмо было отправлено с первой же оказией в Семипалатинск.

Одновременно с письмом он посылает телеграмму председателю подотдела Н.Г.Козлову, начальнику семипалатинского переселенческого управления.

Из записей Пришвина, датированных 28 августа, можно понять, что он не дождавшись ответа из Семипалатинска, и, чувствую постоянный надзор, послал еще две телеграммы в Семипалатинск.

К концу месяца, как и ожидал писатель, пришел долгожданный ответ из Семипалатинска.

Пришвин пишет об отвратительном чувстве, которое он испытывал, когда его снова вызвали к уездным властям.

В дневнике мы читаем: «2-е сентября. Во дворце, Начальник и помощник. Получите пакет. Какую Вы сделали неосторожность, что не запаслись бумагами.

-Я не мог …

-Ведь Вы не представили никаких бумаг?

-Я явился сам, и если бы мне можно было объяснить, я бы доказал…

Молчание.

Я надеюсь, что Вы оправдаете….. В общем осталось впечатление, что и боятся меня, как литератора, и боятся оставить… Так кошка  прячет свои коготки".     -

Впоследствии, в записках Семипалатинского подотдела 3ападно-Сибирского отдела РГО ( выпуск пятый, 1911 года, страница 26-27), нам удалось  обнаружить  протокол заседания распорядительного комитета Подотдела от 24 aвгуста 1909 года.

«Доложено письмо этнографа М.М.Пришвина, члена Русского географического Общества, о содействии ему в предпринятом собирании по Каркаралинскому уезду этнографических материалов и в записи киргизских легенд и преданий. О том же просит он телеграммой на имя председателя подотдела И.Г.Козлова, ввиду встретившихся непредвиденных препятствий со стороны администрации.

Постановлено: избрать Михаила Михайловича Пришвина членом-сотрудником Семипалатинского общества, послать ему отчетный лист от подотдела и просить об оказании ему содействия господина Каркаралинского уездного начальника».

Так уладилась история о неблагонадежном писателе  М.М.Пришвине.